Перерождение Артефактора [СИ] - Элиан Тарс

Я вздохнул ещё раз и смерив компанию титосийцев холодным взглядом, раздражённо продолжил:

— Но люди говорят вежливо. А сейчас передо мной тявкает какой-то пёс и кричит чайка. Как вы поживаете, Мистер Чайка? Отведали вчера корюшку? Или её без вас скушали?

С разных сторон послышались смешки. Тихонько хихикали даже курсанты в очереди к раздаче. Титосийцы же, все как один, побагровели от гнева.

Старший шагнул вперёд и резко потянулся к лацкану моего камзола.

— Не так быстро, Мистер Пёсик, — процедил я, сжав его запястье.

— Отставить! — слева прогремел бас неизвестного профессора. Всё это время преподаватели, как и курсанты, с любопытством наблюдали за перепалкой. — Конфликты с применением физического насилия в общественных местах Академии запрещены уставом.

Титосиец дёрнул рукой, пытаясь освободиться от моего захвата.

Я криво ухмыльнулся и не дал ему этого сделать.

Он дёрнул ещё раз. Я разжал пальцы, и парень налетел спиной на своих товарищей.

— Если в тебе есть хоть капля чести, алти, жду тебя сегодня в шесть вечера на главной арене! Дуэль фехтовальщиков!

— Что, вас родители совсем манерам не обучили, Мистер Пёсик? — хмыкнул я. — При вызове на дуэль одна сторона выбирает место и время, а другая — оружие.

— А что, испугался, червь? — выплюнул он.

— Да мне, собственно, без разницы, чем выбивать из тебя дурь, — процедил я, чувствуя, что губы сами собой растягиваются в хищном оскале. — До встречи, Пёсик! — бросил я, обходя стороной эту фантастическую четвёрку.

— Меня зовут Альфонсо де Кастанеда! — истерично прокричал он мне в спину. — Сын адмирала де Кастанеды! Запомни это!

— Теодор Лаграндж, будущий покоритель Восьми морей, — проговорил я, не оборачиваясь. Всё моё внимание было приковано к прилавку выдачи. Очередь как раз рассосалась, и…

— Сотню акул в зад Костанеде, — проворчал я, глядя на почти пустой прилавок, где лежала одинокая надкусанная булочка с посиневшей на воздухе начинкой из краба-шароката. Придётся ждать, когда новые блюда вынесут!

Ну ничего… Вечером я это припомню.

* * *

После обеда у нас была пара бытовой географии — как и другие предметы Академии, жизненно необходимой для будущих капитанов. Ведь крайне важно назубок знать, что и на каком острове Семи Сумеречных Морей ты можешь приобрести, чтобы затем перепродать. Это одна из статей дохода корабля, а стало быть, благополучия команды.

Но так как лекция была первой, вводной, то преподаватель (а им оказался осадивший нас в столовой профессор по имени Уилл Норингтон) говорил много и обо всём. Выбрал эдакий формат повторения общих знаний. Рассказывал о Метрополиях — о том, как на крупном острове в Первом море, именуемом Материк, развивались два государства, получившие женские имена. Наша Виктория и Алиссия. Первое было названо в честь легендарной королевы. Второе — в честь жены основателя. В первом правят Премьеры или Примы (в зависимости от пола), во втором — король и королева — всегда в паре. Вот уже седьмой век не меняется Алиссийская королевская династия — единственная во всей Ойкумене.

Викторианцы и алиссийцы испокон веков, мягко говоря, соперничали друг с другом. И это соперничество продолжилось в новом Море, которое практически одновременно открыли капитаны обеих стран — считай триста пятьдесят лет назад.

А вскоре в этом новом Море они встретили корабли двух других государств.

Это произошло в Третьем сумеречном море, куда из Второго моря прибыли: капитан Патрии Титос, возглавляемой наследным Патром — старшим мужчиной в роду, и капитан Республики свободных княжеств, возглавляемой выборным Главой.

Там, во Втором море, Патрия, постоянно расширяясь, подчиняла себе силой острова. В результате мелким княжествам разных островов пришлось объединиться, чтобы противостоять агрессивным титосийцам.

Какая именно страна первой открыла новое для себя (Третье) море — доподлинно неизвестно. Каждый правитель будет утверждать, что это сделали его соотечественники и демонстрировать доказательства своих слов. Да, собственно, и неважно, кто был первым. Когда в Третьем море собрались все четверо, началась большая война.

В ходе этой войны было обнаружено Четвёртое море.

Со временем стало понятно, что война может безвозвратно уничтожить все четыре крупных государства. Осознав это, правители начали договариваться…

Больше значительных войн не было.

— Мирное сосуществование народов — залог дальнейшего развития как науки, так торговли и географии, — наставительно поднял указательный палец профессор. — Остальные три моря были открыты в мирное время. Ситуацию с открытием Шестого и Седьмого морей я и вовсе считаю эталонными. Как вам известно, после открытия Шестого моря Глава Республики продал его лоцию правителям других стран. То же самое, сделал и Премьер Дрейк, после того как Лудестия капитана Джонсона впервые вернулась из сумеречных вод Седьмого моря. Тогда, двадцать девять лет назад, проблема переселения стояла особо остро. Если бы Премьер Дрейк утаил новость об открытии нового моря, а потом об этом узнали бы другие стороны, с высокой долей вероятности началась бы война. Виктория вкладывала бы средства в развитие колоний в новом море, и война могла бы стать гибельной для нашей страны, ведь воевать пришлось бы против трёх противников. Но мудрость Премьера Дрейка позволила избежать бессмысленного кровопролития, — патетично закончил он.

Не удержавшись, я усмехнулся.

— Вы что-то хотите сказать, курсант Лаграндж? — профессор хмуро на меня посмотрел.

— Ничего. Лишь поражаюсь, как вы сумели возвышено обыграть холодный расчёт Господина Дрейка. Насколько мне известно, за ту лоцию наша страна получила поистине баснословные суммы со всех трёх сторон. Пусть пришлось делиться островами Седьмого моря, страна полностью окупила затраты на строительство поселений. Не говоря уже о том, что Виктория успела застолбить за собой самые лучшие и богатые острова, из тех, которые отметил капитан Джонсон во время своей первой экспедиции. Не говоря уже о том, что и в дальнейшем первыми об открытии новых островов от капитана Джонсона узнавали именно викторианцы.

Не всегда, конечно. Часть неплохих островков я тайком подкинул и республиканцам с алиссийцами, чтобы сохранить, так сказать, некоторый баланс.

Но все же викторианцы получили от меня гораздо больше.

— Вам стоит учитывать, что вы говорите и в какой обстановке, курсант Лаграндж, — процедил преподаватель.

— А я и учитываю, профессор Норингтон. В нашей группе, — я обвёл взглядом пятнадцать человек, — только викторианцы. Гости из других стран в других группах. Так что никто не оскорбится моим словам.

— А вот я могу, — недобро продолжил профессор. — Холодный расчёт вполне может быть частью мудрости. Исходя из этого всё ваше выступление не кажется мудрым. Кажется глупым и бессмысленным. А учитывая, что я старше вас по званию — недопустимым!

— Я собираюсь стать свободным капитаном, — пожал я плечами. — Флотская иерархия меня не сдерживает.

— Как и законы приличия, я полагаю. Не говоря уже о том, что вам нужно ещё доказать, что вы достойны капитанского патента! Пока же вы лишь демонстрируете всем, что умеете наживать врагов на пустом месте.

Я уж было открыл рот, чтобы вновь ему ответить, но не успел.

— Профессор Норингтон, согласно уставу Академии, научные дискуссии являются частью учебного процесса. Пункт семнадцать, часть сорок три. Позволю себе заметить, что дополнение курсанта Лагранджа было уместным и позволяло взглянуть на тему немного иначе. Пункт семнадцать часть тридцать шесть устава Академии говорит нам, что учебный процесс должен быть персонифицирован — что подразумевает подачу материала по-разному для разных групп. Пусть я и считаю, как и мой отец, что все люди Ойкумены должны быть равны, я, как и он, не забываю о том, что все люди индивидуальны, и индивидуальность необходимо учитывать в обучении.

Я с удивлением уставился на вытянувшуюся по струнке девушку возле первой парты центрального ряда. Она неотрывно смотрела на профессора, даже не поворачиваясь в мою сторону.

Поразительно… Она выучила Устав наизусть к первому учебному дню? Вообще-то, нам на это дали месяц.

Собственно, после вмешательства Марселлы дель Ромберг профессор поумерил свой пыл и вскоре вернулся к лекции.

Во время перерыва я подошёл к парте Марселлы. Заметив моё приближение, девушка быстро встала и сказала, глядя мне в глаза, прежде чем я успел открыть рот:

— Ничего не имею против тех, кто выделяется из толпы.